1
Я родом из детства, из тихих его городов
с наличием строек, бульваров промозглых и длинных,
с наличием скорых, спешащих сквозь ночь поездов,
с наличием серых развалин и зданий старинных,
с наличьем сидящих на лавочках сонных старух,
голодных собак и детей, про игру позабывших,
где редко "люблю" произносится гордо и вслух.
где много уставших, где много себя опустивших
в спасительный омут безмолвной и пряной тоски.
Я родом из детства, в котором душа затерялась,
где дружеской важно еще ощущенье руки.
Но вместо тоски пробирается в сердце усталость.
И я — хоть совсем по иным переулкам брожу
и часто в потоках огней уезжаю на скором —
немую усталость из тихого детства ношу
и эту усталость, я знаю, избуду не скоро.
Я родом из детства!.. Но детство зачем-то светлей
всего, что светлей, что потом в моей жизни случалось,
Мне хочется в омут промозглых и пряных аллей,
где птица-душа под покровом ветвей затерялась.
Мне хочется в мир, где ещё поднимали глаза
в просторное небо, где звезды на крышах встречали,
где мимо неслись — но еще не несли поезда,
где пели печаль — но еще не встречали печали.
2
Железные прутья кровати,
промозглые стены
и возгласы Кати
о том, как отец умирал,
о том, как себе
не простил
ее маме измены
и целую ночь,
обернувшись в подушку,
орал.
Горжусь своим детством:
оно не такое, как надо,
оно интернатское,
с привкусом горя и хлеба,
а Катя была тем нежданным,
большим листопадом,
что вдруг появился
над майским, проваренным
небом.
Не помню лица —
ее голос отчетливо помню,
как маму звала,
задыхаясь от грусти и боли.
… Как мама брела
к ее папе по улице темной.
… Потом, как в больничном
вкрик маму звала коридоре.
Ромео с Джульеттой?!.
Здесь пафоса жизни не надо:
он умер от рака,
и год не проживши с другою.
А мама ее
свое горе наполнила ядом,
оставив в миру
все беспечное, все дорогое
под именем Катя.
… Мы с Катей почти не дружили.
Лишь только за завтраком,
в косы друг другу вплетая
ажурные ленты,
о счастье в любви говорили,
о всем же больном,
недосказанном
чаще молчали.
Не знаю, куда
и исчезла та самая Катя.
Уехала к лету,
а после уже не вернулась.
И долго висело в шкафу
ее темное платье,
в десяток других,
точно в теплую шаль
завернулось.
А наш воспитатель –
высокая, статная баба,
встречая его среди прочих,
упорно твердила:
"Еще месяцок подождем
нашу Катю хотя бы.
Дай бог, что у ней все срослось,
все как надобно было».
__________
Еще помню мышь,
что жила у нас прямо за стенкой.
Ее не ловили,
а даже, скорее, держали.
…. Как хлеб ей несла из столовой
вихрастая Ленка,
как пойло для мыши
она разводила в пенале.
__________
И первый роман,
что случился у Ирки с Сережкой,
не то, что отчетливо,
даже и с завистью помню.
Детдомовец – он,
а она — голытьба, недотрожка,
встречались под вечер
под лестницей старой и темной.
__________
Еще помню двор
и дрова, что бывало рубили
заместо уроков,
как мерзли на холоде руки.
И все же мы счастливы,
искренне счастливы были
под шелест листвы
и под грохот воинственной вьюги.
__________
Прощай, мое детство
и дом с вечным привкусом каши,
с рядами железных кроватей,
столь с нарами схожих.
Столь многое было,
но все-таки не было краше
той дружбы, которая
в праздности вызреть не сможет.
Не знаю теперь,
где живут эти Катя, Иришка
и где обитает бунтарь
и новатор Сережа…
И, если по жизни
нам встретиться даже не вышло,
я знаю, что нас наше детство спасло
и поможет
в миру удержаться,
не сдавшись печали и злобе,
и даже и падая,
даже и веру теряя,
остаться людьми,
для которых жестокость не в моде
и верность в любви —
не пустяк,
а подобие рая.
Горжусь своим детством:
оно не такое, как надо.
Не правда, что жизнь интернатская
губит – не лечит.
Я небу всегда
лишь за то благодарна и рада,
что все, что потом,
оно было и проще и легче.
Но вот в чем беда:
сколько б жизнь мне потом не дарила
волшебных друзей
(и дома были больше и краше),
но первых друзей
я сильнее люблю и любила.
И первый наш дом
с вечным привкусом горя и каши.
3
Помню школу,
а в школе — окно.
А в окне, как обычно, темно.
Старый сторож
дрова подымает
на этаж,
где уснули давно
классных комнат косые лучи…
Мир из детства, прошу, не молчи!..
Дремлют парты и ручек пехота.
Дремлет в партах дневная работа,
спинки стульев и в ставнях цветы
бесконечной такой красоты.
Мир из детства, зачем ты, зачем?!.
Не вернусь в этот рай или плен!..
И не вспомнить — не вызнать уже
где живет, на каком вираже
мальчик Ваня?..
Молчит его стул.
И торчит,
точно сжатие скул,
тело парты… Все прошлое — тлен
до разбойных — как жизнь — перемен.
Где Иришка с флакончиком душ -
ных, как небо, духов,
первый чтец моих первых стихов?!.
Белокаменный ангел послуш-
ный любому плечу…
Я о ней каждый вечер молчу.
Где Сережка, детдомовец наш,
так безумно пускавшийся в раж
игр веселых и драки любой?!.
Что потом приключилось с тобой?
Мир из детства — уехать туда,
чтоб хоть чуточку правды найти.
За окном — темнота, холода…
За окном — неземные пути.
Старый сторож, храни мой тайник,
раз ты в памяти взрослой возник.
И топи, как и впредь, нашу печь,
чтоб заботы обрушились с плеч.
Ты — мой свет от погасшей свечи!..
Мир из детства, прошу, не молчи!
Мир из детства — он волен и жив —
это самый волшебный мотив.
4
Не умею быть взрослой!
И жизнь не смогла научить,
как ни била она, ни таранила,
как ни бросала...
В небе девочка-ангел
глядит на меня и молчит,
как в лазоревом детстве
глядела она и молчала.
Эта девочка всюду,
куда от нее ни приду,
как в работах ни скроюсь,
в надеждах, в заботах, в печали.
И не важно в каком
мной увиденном, новом краю,
она выйдет такой,
как была она в самом начале.
Эта девочка шепчет:
"Ты плачешь?.. Садись и пиши!
Одиночество, знаешь,
как лодка, пребудет с тобою!»
Есть у девочки в сумке
фломастеры, карандаши,
веер с пальмами, зонт
и сиреневый парус с прибоем.
Эта девочка — та же,
почти позабытая я.
Только мало что в мире
с тех пор для нее изменилось.
Эта девочка — сущность,
последняя сила моя,
мне сегодня в ночи
над лазоревым небом приснилась.
А потом наблюдала,
как вмиг уходили друзья;
как по будням неслась,
как в них падала, как восставала.
Так ко мне возвращается
прежняя, тихая я.
Это значит, что жизнь,
жизнь опять покатилась сначала.
5
Торжественный запах сирени
под вечер… И в май с головой.
Деревьев громадные тени
несутся над сонной Москвой.
Вполустали, вполотголоска
рождается в сердце мотив
о том, что воспряла березка
в том мире, где пруд и залив,
где память сильнее, чем данность;
и в полдень, бредя по Тверской,
ловлю в себе тихую странность
(не ведала раньше такой),
что сердцем теперь обитаю
не в пропасти гордых громад,
а в детстве, где солнце взлетая
над домом,
вдруг канет в закат,
где бабушка косит полоски,
едва урожденной травы,
и видно, как катятся слезки
с травы
в потускневшие рвы.
Мир детства — он проще и слаще
чем башен стремительный ряд,
уехавший больше и дальше,
чем время, чем пруд или сад.
От этой печали не деться!..
Бульваров промозглая тень.
Мое утомленное сердце
не радует больше сирень.
Автор: Александра Ирбе
2016 гг.
