1
У ДОМА БЕЛЛЫ
Очевидно, тебе не до смеха
и уже не до всяких похвал.
От тебя нынче, Белла, лишь эхо
бродит в комнатах в блеске зеркал.
Во дворе две немытых собаки
еще, может быть, помнят тебя.
Бледный луч горизонта двоякий
в желтых листьях бредет сентября.
В парке Тельмана — вечная влага,
в нем с утра копошится народ.
Мимо дома бессмертная тяга —
тяга к творчеству глухо бредет.
Белла, Белла, прекрасная Белла,
в этом доме сегодня не то —
и тебя до озноба, до нерва
не прочтет в этом доме никто.
Будут только судачить на кухне,
как жила, как бросала детей
на чужих... И зрачок их потухнет
от внезапной обиды твоей.
Вспомнят только, как ты спотыкалась,
как порой не могла говорить,
как с годами терзала усталость
твои жизнь, вдохновенье и быт.
Белла, Белла, волшебная Белла,
я сегодня в жестокой тоске!
Я всего лишь на год не успела,
чтоб к твоей прикоснуться руке.
Я всего лишь на год не успела
в дом войти, где ты раньше жила,
но я знаю, ты точно хотела,
чтоб тебя вспоминала Москва.
И бредя по твоим переулкам,
я деревьям теперь говорю:
«Как приятно идти на прогулку
вместе с Беллой
в провал к сентябрю!»
2
НА ЗАКРЫТИЕ МУЗЕЯ МАЯКОВСКОГО
И после смерти не дадут покоя!
Смотри в свой вечный город-зоосад!
Тебя собьют шершавою рукою
все те, кому ты предан был и рад, —
прораб-пропойца, старый хрыч-строитель —
за хлипкое спасибо, за гроши.
Ты полагал, что будешь им учитель,
учитель новой, искренней души?!.
Смотри, смотри!.. Все прежние пропойцы
и бюргеры, как прежде, на коне.
Великие всезнайцы и устройцы
в твоем, как пыль, качаются окне.
И в лодочке твоей под облаками
стремятся совершить свой краткий путь.
Ты так кричал, что, видимо, веками
их падшим душам не даешь уснуть.
Кричи!.. Кричи!.. Пока алеют уши,
пока живет на свете червь и раб,
который рад продать любые души
за капельку бессмертия хотя б.
Пускай твой дом в который раз истопчут,
пускай, как дичь, забьют твои стихи,
но голос твой, почти звериный, волчий,
пробьется через вопли и гудки.
И всей тоской надломленного нерва,
всей болью без величий и прикрас,
почти забытым, но ты будешь первым,
ты будешь самым первым среди нас.
3
МАРИНЕ
Смеешься надо мной, Марина,
из высоты, из синевы?..
Какие вычурные спины
у новой, выцветшей Москвы!
Среди бетонных скул Арбата
бреду в твой тихий уголок.
Марина, я не виновата,
что так никчемно и не в срок
другим твои читаю строки
и о поэзии твержу.
(Но знали б вы,
как давит ноги
все то, чем нынче дорожу!)
Давай забудем все, что было
в семнадцатом
и дальше, там,
а вспомним то,
как ты любила
бродить по крышам
и ветрам.
по тонким улочкам московским,
по легкой ниточке-судьбе
и как в ночи весенней звезды
тянулись лапками
к тебе.
Прости, прости меня, Марина!..
Я больше думать не хочу,
как тяжело, неотвратимо
все к той же пропасти лечу.
Давай забудемся беспечно!
Пусть будет твой любимый дом
тем неотъемлемым,
тем вечным,
что «счастьем» в мире назовем.
Пусть будет жизнь в ее начале
(не в середине, не в конце),
когда нет ниточек печали
и капель боли на лице.
Когда все празднично, все мило.
Печали, вздоры — как вода.
Все это было?..
Я забыла…
Не знаю,
было ли когда?
4
ТИШИНЫ!
(А. Блоку)
Александр Александрович.
снова пребуду я с Вами!
Выпит чай и стихи,
точно умерли,
в горле ни зги.
Отравилась я, что ли,
сегодня своими стихами?
Точно тучи бредут надо мною
и бродят круги.
Александр Александрович,
сложно теперь не заметить,
если что-то случится,
спешу не к любимым,
а к Вам.
Там, за синей горой,
этой ночью свирепствует ветер
и проклятая морось,
гремит и гремит по гробам.
Не о том я сегодня...
Все призрачно стало
и больно!
Там уходят солдаты,
там женщин с детишками бьют.
Там в кощунственный бред
каждый миг превращают невольно
все возможности светлых
и самых счастливых
минут.
Александр Александрович,
кончен век страшный,
двадцатый...
Мир не сделался проще.
В нем прежний живет человек.
На полях — колеи,
в деревнях — те же серые хаты
и безмолвие тел
обрамляет созвучие рек.
Жизнь — война. В ней, увы,
кто воюет,
тот чаще и правит!..
Александр Александрович,
помните боль той войны?..
Александр Александрович,
тихо над бездной
вздыхает,
за Андреем Андреичем
просит ее,
«Тишины!»
5
ПОРТРЕТУ ЛЕРМОНТОВА
И кто бы знал,
что так замкнется круг?!
Любимый внук,
в дому рожденный гений.
В изломе лба и горделивых рук
есть двадцать шесть
предписанных
ступеней.
Есть двадцать шесть
стремительных шагов,
а дальше — колыхание над бездной
и полчища
написанных стихов
про темноту, про сон,
про дар чудесный.
Но есть и он,
дуэль сокрывший куст.
(Вблизи — Машук,
вдали — герой Эльбрус),
И белая, дрожащая рука
на жесткой, черной
паперти курка.
И кто бы знал,
кто б выдумал судьбу
такую,
что тебе далась с наскоку?!
Поймал,
как будто лошадь
на бегу.
Поймал, смеясь,
и устремился
к Богу.
Чего там Пушкин, будущий Толстой?..
Далекий Фет?..
С тобой, я знаю, Рыжий
Борис
ведёт созвучия бесед
в самом аду, а может,
даже ниже;
в той сердцевине вечности и сна,
энергии и бесконечной жизни…
У вас в миру одна была весна!..
Одна любовь и ненависть к отчизне
и к мертвечине всех счастливых слов,
всех радостей, к земным сведенных срокам.
Зачем любовь — когда мертва любовь;
когда мы между дьяволом и Богом?
Я знаю,
в вашем райевом аду
иль в адовом подобострастном рае
я вас вдвоем
когда-нибудь найду,
но, изумившись,
тут же потеряю.
6
АННЕ АХМАТОВОЙ
*
Что ты молчишь, в глаза взирая, Анна;
неужто там тебе еще больней
лежать на серой паперти дивана
и коротать остаток сонных дней?!
Неужто там тебя за всё простили
твой сын, твой сон и воинство твоё?!.
И так тревогу в сердце погасили,
что даже больше не слыхать её?
Ох, Анна, Анна!.. Где твоя обитель
и розы чайной терпкие цветы?
Ты, как Нева, стоишь теперь в граните,
но никогда теперь не станешь ты
покорной ланью
для досужих сплетен,
сусальностью - для лживых языков.
Скажи мне, Анна, как доносит ветер
к тебе с "Крестов"
тюремный лязг
замков?
Не вздрагиваешь ли
в граните, словно
очнулись руки!?.
Не звенит строка?!.
Здесь на тебя легко и обреченно
глядит, как вечность,
черная река.
*
Что тебе этот лед оправданий?!
Ты закончила с жизнью игру.
Как на ко́нях, на сером диване
там летишь и паришь на ветру.
По утру,
желтый дом вспоминая,
вдоль Фонтанки
спускаешься вниз,
и глядит в тебя бездна немая
и нависший над домом карниз.
В Летний сад беспокойно и стойко
тихо входишь и розу берешь.
у того, кто не любит нисколько.
(В нем и в прежнем любви не найдешь.)
Но тебя здесь пленяло другое.
(И другое пленяет теперь).
Царство радости, царство покоя
и раскрытая
в прошлое
дверь.
*
Там, вдали, плывут неторопливо
по Неве все те же корабли.
На земле ты многое любила.
Многих ли ты любишь без земли?
И когда взлетают самолеты
над твоей Фонтанкою–рекой,
смотришь в небо, долго ждешь кого-то,
поправляешь локоны рукой
к дому прижимаешься щекой.
И пускай тебя уже не встретят
ни твой клён, ни дом, ни сын, ни муж…
Здесь остался только чёрный ветер
грохотать по недрам сонных душ.
Всё, что было
здесь тебе дороже
сотен солнц,
жизнь сринула,
дробя.
Почему я, Анна, так похожа,
так теперь похожа на тебя?!
Автор: Александра Ирбе
