Поступок

Ей было за сорок. В её паспорте располагалось несколько штампов: брак… развод… брак… развод… брак... смены прописки: один город... другой... третий… На руках яркими вишневыми пятнами в полутемном купе блестел лак и будто подсвечивались ее упругие, упрятанные в черный капрон ноги. Мужчина напротив смотрел вопросительно и с призывом.
«Нет! — думала про себя женщина. — Нет! Только не сегодня!.. Когда он так на меня смотрит, я чувствую себя котлетой на сковородке или колбасой, которую хотят проглотить, даже не поинтересовавшись ее сортом и этикеткой. Какая уж тут женщина? Какая богиня? Наверное, он никогда и не думал, что я — богиня?» — грустно рассуждала она, ставя на зарядку телефон и доставая нужные для сна вещи. «По его мнению, молодость прошла, а вместе с ней и романтика и утонченные чувства. Но как ошибаются мужчины, думаю, что во взрослой все это — лишь мишура. Без романтики теряется что-то главное. То, что наполняло легкостью, и, может быть, счастьем».
Мужчина несколько раз то нервно, то нарочито вздыхал. Потом достал фляжку с коньяком, сделал несколько глотков и вышел. Женщина быстро сняла колготки, молниеносно надела пижаму и, закутавшись в одеяло с головой, выключила свет над своей полкой: «Как жаль, что мы едем в СВ, сложно сослаться на соседей, — продолжала она поток незатухающих мыслей. — Ну да ладно. Сегодня я хочу выспаться. Так, чтобы завтра быть красивой и свежей».
Дверь медленно отъехала в сторону.
— Спишь? — раздался тихий и заботливый мужской голос.
Она не ответила, потому что ответ заведомо бы означал, что не спит, и лишь покрепче уткнулась носом в подушку. Мужчина ещё раз достал фляжку с коньяком. Это стало ясно по противному скрежету развинчивающейся крышки. Теперь она уже слышала, что глоток был долгим, а дальше раздалось довольное «Кх!» Через несколько минут свет окончательно погас, и с его полки раздались трели ненавистного для неё храпа.
Женщина педантично посчитала про себя до ста овец: «Не уснуть!» Тихо, как только могла, встала. Накинула на пижаму плащ, который было всех легче достать, решив, что он сможет сойти и за платье, взяла кетч, вышла.
Через несколько минут она уже сидела за покрытым бордовой скатертью столиком, рядом с украшенным белой пелеринкой окном. Она ехала с мужем в тот маленький и позабытый ей город, в котором не была уже несколько лет, но ей казалось, что вечность. Ехала на очередную годовщину смерти своей бабушки, на похоронах которой побывать не смогла. Жизнь тогда неслась и кружилась так, что вырвать из нее хотя бы парочку дней казалось почти невозможным. Но много с той поры изменилось. И не разум, а сердце попросилось поехать.
Вспоминались ей летние дни, когда они с бабушкой вместе собирали клубнику на пышных, лоснящихся от июньской жары грядках. Бабушка запрещала есть клубнику с куста; и оттого женщина даже сейчас ощущала во рту этот сладковатый и землистый привкус втайне съеденных от бабушки ягод. Вспомнились и головастики, которых они с бабушкой вылавливали из канавы сачком по весне, приносили домой, а потом снова отпускали в ближайшую лужу.
Внезапно вспомнилось ей и то, как она выдумывала для бабушки истории про дедушкины измены. Когда женщине было лет шесть, а может быть, восемь, она любила ходить к нему на работу. Трудился он сторожем на каком-то странном (как ей теперь казалось), никогда не работающем заводе. Бабушка спрашивала: «Ну что? Как там у него дела? Может, затем и работает, что баб водит?» И женщина, бывшая тогда еще девочкой, зачем-то лгала: «Водит. Ходит белобрысая там одна. Я видела, как они целовались». Теперь ей даже сложно было представить, зачем она делала так. Но время оставляет слишком много вопросов.
У бабушки были густые и рыжие волосы, всегда тщательно выкрашенные хной и собранные вокруг головы в строгую и объемную косу, круглое лицо и длинные, тонкие ноги. «Наверное, ей было тогда пятьдесят или пятьдесят пять? — рассуждала ностальгирующая в одиночестве пассажирка. — И бабушка вовсе тогда не была стара, но мне почему-то казалась старой».
Пока женщина попивала душистый, имбирный чай и отламывала ложечкой маленькие кусочки чискейка, поезд всё набирал и набирал скорость, точно пролистывая перед ней — быстрее и быстрее — давно позабывшуюся фотопленку с кадрами детства. Теперь ей уже вспоминалась собака, которая бегала за ней по двору, черная, с большими ушами. Как собака стремилась поставить ей лапы на плечи и как где-то, точно в глубоком и надолго забытом сне, раздавались голоса ее отгонявших взрослых. Кажется, отгоняли ее палкой, кажется, дедушка, но теперь это было сложно припомнить. Возвращалось только ощущение радости от встречи с игриво прыгающим и не очень понятным ей существом.
— Через десять минут мы закрываемся, — раздалось где-то рядом. — У вас наличные или карта?
— Карта, — машинально отпарировала она, и рядом с ее ухом зазвучал стук клавиш по терминалу.
Точно в тумане поднявшись из-за покрытого бордовой скатертью стола, она направилась к купе. Все ее сознание еще было там, в детстве.
Город

Серый перрон, покрытый остатками луж. Зеленоватый вокзал с висящими по середине часами. Неспешные прохожие. Тихие и уставшие лица. Маленький пятачок с машинами возле станции, где пара водителей лениво покуривает, будто не замечая пришедший поезд. Так встретил их город, в который женщина с подножки поезда соступала, будто приехала в него из параллельной вселенной.
— Вы не беспокойтесь, я на своей, — почему-то стесняясь новоприбывших, говорил им ее отец в уже довольно потрепанной вельветовой куртке, но с сияющим от счастья лицом. — У нас сегодня хорошо. Погода отличная. Два дня дождь лил такой, что я даже в огород вчера не поехал. А мать дома осталась. Пирогов напекла. Голова у нее болит сегодня. Очень часто стала болеть голова.
Новоприбывшие отвечали на все это односложными фразами, тоже немного растерявшись в непривычной для себя обстановке.
Пока все трое шли до авто, отец женщины постоянно пытался поймать ее взгляд, точно хотел приоткрыть потаенную дверь и спросить: «Ты счастлива? Как ты?». Но чем больше стремился он это сделать, тем сильнее стремилась она эту дверь закрыть.

Уже к вечеру пара рюмок водки, жареная картошка и соленые огурцы сделали свое дело; и двое мужчин, увидевшие друг друга впервые с утра, уже общались так, будто дружили друг с другом долгие годы. Женщина почувствовала себя в их компании лишней, и убедившись, что мать ее увлечена просмотром какого-то нового сериала, отправилась прогуляться.
В парке

Неспешно пройдя мимо раскинувшегося вдоль улицы, старинного парка, ограду которого почти не было видно, потому что всю ее затянули кусты, героиня наша спустилась вниз, к сероватому озеру. На дальнем его берегу виднелась тоненькая полоска пляжа и распластавшиеся вдоль нее плакучие ивы. Этот пляж ей казался огромным, когда она бывала тут в детстве, а теперь почти что зарос травой. Она бывала здесь столько, что помнила его до мельчайших деталей. И то место, где по нему пробегал ручей, и то, где ивы теснились так, что нужно было идти по особенной, извивающейся вокруг коряги тропинке, чтобы пробраться с одной части берега на другую. Помнила она и то, что у маленького мостика, который вел к середине пруда, всегда был мокрый песок, из которого так легко лепились песочные замки.
В пруд упиралась оконечность старинного парка, а на ее центральной дорожке красовался новенький стенд с надписью «Почетные граждане нашего города». «Интересно, узнаю ли кого?» — подумала она и подошла ближе. Читая чем-то знакомые фамилии и рассматривая широкие и важные до однородности лица, женщина пыталась вспомнить, что раньше было связано с ними в ее жизни, и не могла. Вдруг она почувствовала, что прямо у нее за спиной стоит человек и пристально на нее смотрит.
Спина женщины мигом похолодела, руки и ноги предательски затряслись. Только сейчас героиня наша заметила, что парк в этом месте пуст, а в небо почти затянулось черноватым покровом ночи.
— Марина, — неуверенно произнес рядом с ней чей-то голос.
Дрожь не сходила, но женщина нашла в себе силы, чтоб обернуться. С недоумением взглянула она на помятого, одетого в такой же помятый, но классический серый костюм мужчина. Лишь часть лица незнакомца была освещена фонарем.
Марина не заметила его, когда подходила к стенду, не слышала, как он появился, а между тем, мужчина внимательно вглядывался в ее лицо.
— Узнала?
Он смотрел ей прямо в глаза, и от его взгляда на женщину молниеносно нахлынуло все, что было связано с ним в ее жизни. По телу ее снова прошелся озноб, но теперь у этого озноба была другая причина.
— Марина, это я, Влад, — он взял её за руки. Ладони у него были мягкие, теплые и точно говорили: «Не бойся!».
— Здравствуй, Володенька, — неуверенно проговорила она.
— Так каким же чудом ты у нас оказалась?
Он отпустил её руки и только внимательно смотрел ей в глаза, а Марине хотелось, чтобы он взял их снова. «Эта его непонятная привычка здороваться за две руки сразу, — рассуждала она. — И тогда он так делал. Точно и не было в его жизни этих двадцати с лишком лет. Даже повадки остались те же».
— Приехала на парочку дней, — помедлив, сказала Марина. — Но никак не ожидала тебя здесь увидеть.
Взгляд ее, теперь уже от желания хоть куда-нибудь деться, уставился в портретную доску. Она чувствовала, как то ли от смущения, а то ли от присутствия его рядом, краской наливаются ее уши и щеки. Внизу стенда Марина увидела фамилию Володи и улыбнулась:
— Я смотрю, ты знаменитостью стал?
Он улыбнулся в ответ. В улыбке его промелькнуло что-то виноватое и обреченное:
— Я вот так и живу здесь, работаю все в том же месте. Вспоминаю, как мы с тобой тут гуляли.
— Странно. А мне так казалось, что ты и тогда уже обо этом забыл, — немного оправившись от смущения, заявила она.
— Посидим? — спросил Володя и указал на стоящую рядом с ними скамейку. — Ты не слишком торопишься? Расскажи хоть мне, как ты?
От звука его голоса Марине вдруг захотелось плакать. Слишком много было в нем искреннего человеческого тепла, нежности и заботы. Он интересовался ей не потому, что она его жена, сотрудница, родственница или нужна ему для какого-то дела, а просто потому, что она есть она и представляет для него самой ей непонятную ценность.
— Ты замужем? — спокойно, точно старого друга, спросил он.
— Да, замужем, — неуверенно ответила женщина и даже сама поразилась неуверенности ответа.
— А от меня вот жена ушла. Не выдержала постоянной моей занятости на работе. Жаловалась, что мало внимания ей уделяю. Вот теперь с работой своей и живу, — посетовал Влад. — И ты знаешь, я рисовать начал, как брат.
— А как дела у твоего брата? — с трудом, но она вспомнила, что действительно знала когда-то, что у него есть брат, который был, кажется, на пару лет его младше, вспомнила, что когда-то приходила к ним домой, в их общую комнату, но так этого брата никогда и не видела, потому что Володя очень не хотел по какой-то причине их встречи. Почему?.. И теперь ей было мало понятно, но тогда она испытывала за это обиду.
— Брат погиб. Ты разве не слышала? — помедлив, сказал Володя.
— Нет, не слышала. Меня, наверное, уже и не было в городе.
Марина хотела спросить: «Почему?», — но не решилась. Вдруг для него это окажется слишком тяжелой темой.
— А что ты рисуешь? — вместо этого спросила она.
— А не поверишь, — усмехнулся Володя, — монастыри, иконы... Как брат.
«И раньше был верующим» — подумала про себя Марина, вспомнив иконку Богоматери, которая всегда у него, тогда еще студента четвертого курса, лежала в сумке.
— Когда уезжаешь? — спросил он.
— Завтра.
— Хочешь, прогуляемся? Я приглашаю тебя пройтись по этому нашему старинному, заросшему парку. Помнишь, как мы часто гуляли по нему раньше?
Ей хотелось ответить строчкой Роберта Рождественского: «Помню… Только не знаю — зачем…», — но она промолчала. Марина помнила, как очень часто на этих прогулках они ссорились, как он постоянно жалел на них время, а, доведя её до дома, он говорил, что слишком устал, что не может к ней подняться, и, вместо желанного поцелуя, всего лишь крепко пожимал протянутые ему руки. Но теперь ей было хорошо и от этого его пожатия рук.
— Ты же не любил все наши прогулки, — наконец неуверенно сказала она.
— Это я только притворялся, — заметил он, и лицо его засветилось улыбкой. — Тогда не любил, а теперь почти каждые выходные я здесь хожу. Нашу молодость, так сказать, вспоминаю. Счастливое было время. Очень счастливые дни.
«Всегда умел найти правильные слова» — про себя улыбнулась Марина, но было другое, что привлекало ее много больше, чем приятные фразы, и чем ей хотелось теперь насладиться, не теряя даже мгновения от этого забытого чувства. Он смотрел на неё, точно на нежный цветок, который с любопытством разглядывают, но бояться неосторожно затронуть, он смотрел на нее, как на человека для него очень понятного и родного. И оттого она не чувствовала себя ни вещью, ни желанной добычей, как было это с другими мужчинами или коллегами по работе.
Будто лет двадцать с лишним назад, она взяла Володю под руку, и, погрузившись в молчание, они отправились бродить по освещенным редкими фонарями аллеям.
Только сейчас Марина заметила, что пока они разговаривали, прошел грибной дождь и повсюду разносится чарующий запах листвы, коры, листьев. «Как хорошо было бы больше не возвращаться туда», — подумала она о том, что ждёт её дома.
Неожиданно для себя самой Марина спросила:
— А ты был счастлив?
— Да... С тобой.
Ответ оказался настолько льстивым и, казалось бы, несвойственным ее старомодному другу, что она даже язвительно улыбнулась, отпрянула и переспросила:
— Со мной?
Вспоминались их многочисленные ссоры и равнодушие, которое, как ей тогда казалось, он к ней питал.
— Возможно это и не с тобой связано, — простосердечно признался Володя. — Понимаешь, тогда была молодость. Молодость всегда вспоминается, как что-то прекрасное. Вот и я вспоминаю наши прогулки, как что-то прекрасное. Молодость — это то время, когда человеку кажется, что у него за окном, впереди, огромный волшебный лес. И всегда приятно такое ощущение вспомнить.
Марине же вспомнился один из вечеров их выяснения отношений. Володя говорил ей тогда: «Понимаешь, пройдёт полгода и всё плохое забудется. Останется только хорошее. Так устроена память». Но оказалось, что так устроена лишь его память, потому что героиня наша помнила все.
Она посильнее запахнула плащ, и Володя спросил:
— Ты замерзла? Тебе пора идти? Я могу проводить тебя до дома, хочешь, возьми мой пиджак. Надеюсь, твой муж не будет ругать.
— Нет, не надо, — ответила она, не слишком переживая за то, кто и что ей скажет. Ей не хотелось, чтобы эта их волшебная и мимолетная встреча вдруг перемешалась со всем тем бесчувственным и обыкновенным, в чем жила она постоянно. Марина смотрела на него и больше не видела ни помятого лица, ни старомодного костюма. Она видела его таким, каким оставила лет двадцать с лишним назад.
На прощанье Владимир поцеловал её в щёку, а потом не выдержал и обнял. Она тоже обняла его, по сестрински, нежно, и не оглядываюсь, отправилась к дому.
___

Маринин муж уже спал. От него снова пахло коньяком. Он снова храпел. Ее появление и даже включенный свет не побудили его проснуться. Она подошла к распахнутому окну. Ей показалось, будто во дворе стоит и смотрит на нее Володя. На улице было уже темно, и Марина узнала его лишь по какой-то еле уловимой особенности фигуры или даже настроению позы. Так родители всегда узнают среди многих своих детей, а владельцы животных — своих питомцев. «Но может быть, это не он, а дерево, которое притворяется человеком?» — пошутила над собой она. Фигура покачнулась, и, выйдя из света фонаря, растворилась во мраке.
Обратно

Новый день проходил в разговорах о вкусной еде, в поездке на кладбище и к родственникам, в походах по магазинам. Как всегда, в нескольких предложениях и абзацах обсуждали погоду.
Вечером Марина и ее муж сели в СВ. Отец крепко обнял её на дорогу. Мужчины радостно пожали друг другу руки и с чувством выполненного долга расстались. Поезд отъехал.
Муж нашей героини, закидывая наверх их скромные по величине сумки, сказал:
— Наконец-то. Всего только ночь и дома. Я фильм посмотрю. Ты не против?
— Нет, — ответила она, — я не против.
— Здесь советский показывают, хочешь со мной? Кажется, Эльдар Рязанов.
Женщина улыбнулась:
— Не знаю. Но мне точно не будет мешать, — и, укрывшись покрывалом, сделала вид, что смотрит в экран. На душе у неё было радостно и спокойно.
«Какая глупая и какая странная встреча!» — рассуждала она, вспоминая володино лицо и так знакомую ей уже с четверть века улыбку. Представляла его голос, прикосновение рук и думала о том, как было бы прекрасно идти с ним так и идти, все дальше и дальше. И больше никаких московских подруг, никакой суеты на работе, сплетен, обсуждений колготок, туши, помады... Господи, как всё это она ненавидела! Эти рассказы о том, какой ребёнок куда пошел, кто на какую ездил на выходные дачу. Она не любила дач и не очень любила детей, с которыми нужно постоянно нянчиться и решать, что им в этой жизни делать. Не любила обсуждение косметики, не любила болтать о чужих прическах, мужьях, собаках, поездках на море. Слишком посторонней ощущала она себя во всей этой жизненной круговерти. А с Володей и не надо было ни о чем таком говорить. С ним все было иначе.
Вспоминала она и своего дружка из студенческих лет, который утверждал: «Твой человек — это не тот, с которым интересно разговаривать, а тот, с которым приятно молчать». «Да, — рассуждала Марина, — приятно молчать, приятно от того, что он рядом».
Поезд постепенно набирал ход и стук колёс становился всё жестче и жестче. За окошком тянулась чернеющая полоса леса, а ее муж увлеченно погрузился в просмотр какого-то боевика, на который переключился сразу же, как решил, что она спит. Фильм Эльдара Рязанова оказался для него слишком пресным.
«Большая часть жизни прошла, — рассуждала она. — Впрочем, может быть, половина только. Люди ведь и до девяноста порой доживают. Странно, почему я не испытывала ничего подобного с теми, кого я знала потом? Может быть, потому что настоящая дружба и любовь рождаются только в детстве?»
«Детство? — удивился в ней самой чей-то голос. — Какое уж это детство? Когда тебе было семнадцать, а ему двадцать два. Вполне себе взрослые люди».
«Невозможно вернуться в прошлое!.. — заговорил в ее сознании кто-то еще. — Невозможно уже начать всё сначала!..»
«Кто это?» — удивлялся первый.
Но второй уже продолжал:
«А что ты здесь делаешь?.. Разве ты живёшь?.. Да, у тебя есть муж, квартира, подруги, работа, поездки за границу, дочь, беспроблемно учащаяся в институте. Парочка приятных для тебя увлечений. Но разве все это жизнь? Признайся честно: ты никогда не будешь в ней счастлива».
«Но муж, дочь? А все мои знакомые?» — поспешно забормотал третий голос: — «И как же я ему... им скажу? И что же мне со всем этим делать?»
«А ничего, — ехидно ответил второй. — Как есть, так и скажешь. В этой ситуации, в конце концов, не важны слова. Важен поступок».
«Поступок?» — удивился первый и хотел ещё что-то добавить, но тут женщина окончательно погрузилась в тихую и приятную дрему.
«Поступок... — проносилось компьютерным голосом где-то над ее головой. — Ты должна совершить поступок». И вот уже во сне она шла по тому самому прибрежному парку, по которому гуляла вчера. И необыкновенно зелеными искрились в нем трава и деревья, а прямо над ее головой катилось мягкое и ласкающее ее лицо солнце.

Москва, февраль 2023

Автор: Александра Ирбе